Й¬а¦°йї - Лоренцо Валла. Рассуждение о подложности так называемой Дарственной грамоты Константина: Стр. 4

26 April 2024

[Главная] [Поиск] [Форум] [Ссылки] [Линкотека] [Библиотека]

Авторы

А.Т.Фоменко и Г.В.Носовский

Книги

Другие материалы

Друзья
Художник В.Бигдай. Авторский сайт

Счетчики

Исправим ошибки!

Спонсор страницы

Лоренцо Валла. Рассуждение о подложности так называемой Дарственной грамоты Константина

Список статей
Лоренцо Валла. Рассуждение о подложности так называемой Дарственной грамоты Константина
Стр. 2
Стр. 3
Стр. 4
Стр. 5
Стр. 6
Стр. 7

Стр. 4 из 7

Кто слышал, чтобы когда-нибудь сатрапы упоминались в собраниях римлян? Насколько я помню, я никогда не сталкивался при чтении книг с тем, чтобы какой-нибудь римлянин или даже какой-либо житель римских провинций был назван сатрапом. А этот человек говорит об императорских сатрапах и ставит их выше сената, тогда как все почести, даже те, которые оказываются государю, утверждаются только сенатом или же сенатом и народом римским. Поэтому-то мы и видим на старинных каменных плитах, на медных таблицах и на монетах две буквы: S. С, то есть «Senatus consulto» (по постановлению сената), или четыре буквы: S. P. Q. R., то есть «Senatus populusque Romanus» (Сенат и народ римский). Когда Понтий Пилат (как сообщает нам Тертуллиан) написал о чудесных деяниях Христа Тиберию Цезарю, а не сенату, сенат вознегодовал по этому поводу, поскольку местные начальники о значительных событиях обычно писали сенату ¹¹³. Считая оскорбленным свое достоинство и молчаливо негодуя, сенаторы воспротивились Тиберию, предложившему почитать Иисуса, как бога. И сила и значение сената были таковы, что Иисус не получил божеских почестей.

Что уж сказать о том, что ты упоминаешь об оптиматах? Под «оптиматами» мы понимаем либо знатнейших людей в государстве (но почему тогда говорится только об оптиматах, а об остальных сановниках нет никаких упоминаний?), либо тех людей, которые не являются популярами, домогающимися благосклонности народа, а выступают в качестве приверженцев и защитников «лучших» людей, «добропорядочных» слоев, как Цицерон объясняет нам в одной из своих речей ¹¹⁴. Поэтому-то мы говорим, что Цезарь до падения республики был популяром ¹¹⁵, а Катон был из оптиматов. Различие между ними раскрыл нам Саллюстий¹¹⁶. Нет, однако, никаких сведении о том, чтобы эти оптиматы привлекались к совещанию [с императором] в большей мере, чем популяры или другие порядочные люди.

Но разве можно удивляться тому, что оптиматы привлекаются к этому совещанию, где весь народ (если верить этому человеку) выносил решение вместе с сенатом и цезарем, притом народ «подчиненный Римской церкви»? Что это за народ? Неужели римский? Почему же тогда не сказать лучше «римский народ» вместо того,

171

чтобы говорить «подчиненный народ»? Что это за небывалое оскорбление квиритов, о которых прекраснейший поэт сказал когда-то:

Римлянин, помни, что властно народами править ты призван¹¹⁷

И народ, который правит другими народами, ты называешь народом подчиненным — что за неслыханное дело! Римский государь (как пишет во многих письмах Григорий) ¹¹⁸ тем отличается от всех прочих государей, что только он один является государем свободного народа. Впрочем, пусть будет по-твоему. Но разве другие народы не подчиняются? Или ты имеешь в виду также и другие народы? Но как могло случиться, чтобы в течение трех дней все народы, подчиненные власти Римской церкви, выразили свое согласие с этим постановлением? Неужели, однако, в решении вопроса принимали участие всякие подонки? Неужели Константин назвал бы народ подчиненным еще до того, как подчинил его римскому папе? Как же это объяснить: о тех людях, которых называют подчиненными, говорится, что они играли главную роль при вынесении постановления? Как же это объяснить: об этих людях говорится, будто они решили стать подчиненными и постановили, чтобы тот, кому они подчиняются, имел их своими подданными? Каким другим делом занят ты, несчастный, кроме одного: ты всячески стремишься показать, что у тебя есть желание соврать, но нет способностей к этому?

«Мы выбирали себе самого главу апостолов или его наместников, чтобы были они надежными защитниками перед богом. И подобно тому, как возвеличена наша земная императорская власть, мы решили почтительно возвеличить его святую Римскую церковь и выше, чем нашу империю и земной трон, славно вознести святейший престол блаженного Петра, даруя ему силу и славу и достоинство, а также блеск и почет императорский».

Вернись к жизни хоть ненадолго, Фирмиан Лактанций. и останови этого осла, издающего такой дикий и оглушительный рев¹¹⁹. Он так наслаждается шумом напыщенных слов, что дважды повторяет одно и то же и вновь вплетает то, что прежде уже сказал. Разве так говорили в твой век писцы цезарей или хотя бы их коню-

172

хи? Константин выбрал себе их не защитниками, а «чтобы были защитниками». Он вставил это «чтобы были», полагая, что таким образом фраза станет более ритмичной. Основательная причина! Говорить по-варварски, чтобы речь была более изящной, если только может быть какое-нибудь изящество в такой мерзости! «Выбирая главу апостолов или его наместников»,— значит, ты не выбираешь Петра вместе с его наместниками, ты выбираешь либо одного Петра без наместников, либо наместников без Петра. Римских пап он называет наместниками Петра, как будто Петр жив или как будто остальные папы по своему сану ниже Петра. А разве это не варварское выражение: «от нас и от нашей империи»? Как будто империя может иметь намерение и возможность что-либо уступать? Он не был удовлетворен тем, что сказал «пусть получат» — он добавил еще «уступленной», тогда как было достаточно употребить одно из этих выражений. А это — «надежными защитниками» — нечего сказать, весьма изящно! Он хочет, чтобы они были надежными, то есть, чтобы их нельзя было подкупить деньгами или напугать угрозами. А это — «земная императорская власть» — два прилагательных без союза! А это — «почтительно возвеличить» — или это — «милость нашей императорской светлости». Когда речь идет о власти над империей, употреблять выражение «светлость» и «милость» вместо выражений «величие» и «великолепие»— вот это уж действительно напоминает красноречие Лактанция. И во всем — какая напыщенность, какая спесь, как, например, в этой фразе: «славно вознести» с помощью «славы и власти, и достоинства, и блеска, и почета императорского»! Это, по-видимому, заимствовано из апокалипсиса, где говорится: «Достоин агнец закланный принять силу и богатство, и премудрость, и крепость, и честь, и славу, и благословение»¹²⁰. Очень часто (как я покажу дальше) Константину приписывается, что он присваивает себе звания, подобающие только богу, и что он стремится подражать языку священного писания, которого он никогда не читал.

«И решая, мы санкционируем, чтобы ему принадлежало верховенство как над четырьмя престолами: Александрийским, Антиохийским, Иерусалимским, Константинопольским, так и над всеми церквами бога во всем круге земель. Папа, который когда-либо будет стоять во главе

173

святой Римской церкви, пусть стоит выше всех священников и пусть будет главою всем священникам всего мира, и пусть его решением определяется все то, что относится к почитанию бога и к заботе о вере христиан или их твердости».

Я уже не буду говорить здесь о варварских оборотах речи. Он сказал «главою священникам» вместо того, чтобы сказать «главою священников». В одной и той же фразе он употребил «будет стоять» и «пусть стоит». После того, как он сказал «во всем круге земель», он добавляет «всего мира», как будто хочет включить сюда что-то еще, быть может, небо, которое ведь тоже является частью мира; и он говорит так, несмотря на то, что большая часть мира не находилась под властью Рима. Он отделил заботу о «вере христиан» от заботы об «их твердости», как будто это не одно и то же. Он смешал «решать» и «санкционировать». У него получается, что Константин выносит решение только теперь, будто прежде он не совещался с другими, и одновременно санкционирует это решение, словно речь идет о наложении наказания, да к тому же санкционирует его вместе с народом.

Какой христианин мог бы это выдержать? Какой христианин не осудил бы сурово такого папу, который терпит гнусный вымысел, охотно слушает и сам провозглашает, что римский престол, принявший свое старшинство от Христа (как объявил об этом, по свидетельству Грациана и многих греческих авторов, восьмой собор) ¹²¹, получен будто бы от Константина, едва ставшего христианином, словно от Христа? И это мог бы сказать скромнейший государь, и это пожелал бы выслушать благочестивейший первосвященник? Да будет столь тяжкий грех им неведом!

Что уж сказать о другой, еще более дикой, нелепости? Разве это совместимо со здравым смыслом — говорить о Константинополе как об одном из патриарших престолов в то время, когда он не был еще ни патриаршим, ни престолом, когда он не был еще христианским городом, когда он не был еще так назван, когда он не был еще основан и не был даже намечен к основанию? Ведь «привилегия» была дарована на третий день после того, как Константин стал христианином, и тогда еще был Византии, а не Константинополь. Да ведь этот глу-

174

пец и сам говорит о том же; пусть меня назовут лгуном, если это не так. Недалеко от конца «привилегии» он пишет: «Поэтому мы сочли уместным перенести нашу империю и царскую власть к восточным областям и в наилучшем месте Византийской провинции построить город нашего имени и там основать нашу империю».

Если он хотел перенести империю в другое место, значит, он еще не перенес. Если он хотел там основать империю, значит, он еще не основал. Если он хотел построить город, значит, он еще не построил. Итак, Константин не мог бы говорить о патриаршем престоле, об одном из четырех престолов, о христианском городе, о городе, называемом Константинополем, о городе основанном; ведь если верить истории, на которую Палея ссылается, Константин даже не помышлял тогда об основании этого города. А это чудовище, Палея ли он, или кто-то другой, кому Палея следует, не замечает того, что вступает в противоречие с этой историей. Ведь в ней говорится, что Константин не по собственному почину, а по велению бога, полученному им во сне, не в Риме, а в Византии, не через несколько дней после крещения, а через несколько лет принял решение основать город и дать ему имя, которое было ему указано в его сновидении. Кому не ясно, что тот, кто сочинил «привилегию», жил во времена гораздо более поздние, чем Константин, что этот человек, желая приукрасить свою выдумку, часто забывал о том, о чем говорил прежде, а именно о том, что все это произошло в Риме на третий день после крещения Константина? Вот уж к кому можно с полным правом отнести эту истершуюся от времени пословицу: «Лжецы должны иметь хорошую память» ¹²².

Почему он говорит о провинции Византии, тогда как то был город, называвшийся Византии? Место отнюдь не столь просторное, чтобы на нем был основан такой большой город: ведь старым Византии заключен внутри стен Константинополя! А этот человек говорит, что в его лучшем месте должен был быть основан новый город! Почему это он помещает Фракию, в которой находился Византии, на востоке, тогда как эта страна расположена на севере! Что же Константин, видно. не знал того места, которое он выбрал, чтобы на нем основать город; он не знал, под каким небом оно находится, город это или провинция, какое пространство оно занимает.

175

«Церквам блаженных апостолов Петра и Павла, дабы светильники их всегда были наполнены, мы передали земли владений и одарили их различными вещами. И нашим императорским священным повелением мы отдали им в нашей щедрости владения как на востоке, так и на западе, а также на севере и на юге, а именно в Иудее, в Греции, в Азии, во Фракии, в Африке, в Италии и на различных островах. Мы передали эти владения с тем условием, чтобы все они находились под управлением блаженнейшего отца нашего Сильвестра, верховного первосвященника, и его преемников».

О негодяй! Разве были в Риме церкви, то есть храмы, посвященные Петру и Павлу? Кто их построил? Кто осмелился бы их построить в те времена, когда (как сообщает нам история) для христиан нигде не было приюта, кроме как в тайниках и убежищах? И если бы даже были в Риме какие-нибудь храмы, посвященные этим апостолам, то они не были достойны того, чтобы в них зажигались такие светильники. Это были молельни, а не храмы, небольшие святилища, а не соборы, молитвенные собрания в частных домах, а не церкви, предназначенные для общественного богослужения. Так что незачем было заботиться о светильниках в храмах раньше, чем о самих храмах. Подумай над тем, что ты только говоришь? У тебя Константин называет Петра и Павла блаженными, Сильвестра, еще здравствующего,— блаженнейшим, а свой приказ Константин, который еще недавно был язычником, называет священным. Неужели «непрерывное наполнение светильников» требует таких даров, что для этого надо обобрать весь мир? И что это за земли, в особенности «земли владений»? Мы обычно говорим «земельные владения», а не «земли владений». Ты даешь земли и не объясняешь, какие это земли. Ты подарил различные вещи, но когда это произошло и какие это вещи, ты не говоришь. Ты хочешь, чтобы Сильвестр руководил странами света, но ты не объясняешь, о каком руководстве идет речь. Ты передал все это прежде? Почему же ты говоришь, что сегодня начал оказывать почести Римской церкви и сегодня даришь ей «привилегию»? Ты сегодня передаешь, сегодня одаряешь? Почему же ты говоришь «передали» и «одарили»? Что ты говоришь и о чем ты думаешь, чудовище? (Я обращаюсь так к сочи-

176

нителю этого вымысла, а не к превосходнейшему государю Константину).

Но с какой это стати я ищу у тебя какого-то благоразумия, какой-то образованности? Ведь у тебя нет ни способностей, ни знаний. Ты говоришь luminariorum вместо luminarium, ты говоришь «к восточным областям» вместо того, чтобы сказать «в восточные области». Ну, а дальше? Где у тебя находятся четыре страны света? Что ты считаешь востоком? Не Фракию ли? Но, как я сказал, она расположена на севере. Или Иудею? Но она, скорее, обращена к югу, ибо она граничит с Египтом. Что ты считаешь западом? Уж не Италию ли? Но все это происходило в Италии; и какой же человек, живущий в Италии, будет называть ее западом? Мы говорим, что Испании находятся на западе, а Италия с одной стороны обращена больше к югу, а с другой — больше к северу, чем к западу. Что же ты называешь севером? Не Фракию ли? Но ты сам помещаешь ее на востоке. Или Азию? Но полностью принадлежит Азии только восток, севером же Азия владеет вместе с Европой. Что ты называешь югом? Конечно, Африку. Но почему же ты не указал на какую-нибудь провинцию особо? Разве и эфиопы были подвластны Римской империи? Во всяком случае, если мы делим мир на четыре части и перечисляем области этих частей, то мы не вправе говорить об Азии и Африке; о них можно говорить лишь в том случае, если мы делим мир на три части: Азию, Африку и Европу ¹²³. Или ты называешь Азией Азиатскую провинцию, а Африкой ту провинцию, которая расположена недалеко от гетулов, но тогда я не понимаю, почему ты особо выделяешь эти провинции. Разве так говорил бы Константин, описывая четыре страны света? Разве он назвал бы только эти области, умолчав обо всех прочих? Разве он начал бы с Иудеи? Ведь Иудея считается частью Сирии, да и вообще Иудеи уже больше не существовало после того, как Иерусалим был разрушен ¹²⁴, а иудеи изгнаны и почти уничтожены. Ведь едва ли кто-нибудь из иудеев оставался тогда на своей родине, которую населяли уже другие народы? Где, наконец, была Иудея? Ведь она уже больше не называлась Иудеей, и само это название, как мы видим сегодня, исчезло с лица земли? Подобно тому, как после изгнания хананеев страна перестала называться Ханааном, а получила название Иудеи от своих новых

177

обитателей, точно так же после изгнания иудеев и с появлением новых народов на ее территории страна перестала называться Иудеей.

Ты называешь Иудею, Фракию, острова; но ты не считаешь нужным упомянуть об Испаниях, Галлиях, о германцах; "ты перечисляешь народы, говорящие на различных языках,— еврейском, греческом, варварском,— но ты не упомянул ни об одной из провинций, в которых говорят на латинском языке. Я понимаю, в чем дело: ты ничего не сказал об этих провинциях с той целью, чтобы позднее включить их в число даров. И неужели недостаточно было стольких провинций запада, чтобы доставить средства, необходимые для поддержания света в светильниках, неужели для этого нужна была еще дань со всего остального мира? Я уже умолчу о том, что ты говоришь об этом даре, как о проявлении щедрости: так, значит, причина здесь не в благодарности за излечение от проказы, как утверждают твои приверженцы. Ведь в этом случае следовало бы назвать наглецом того человека, который вознаграждение считает подарком.

«Блаженному Сильвестру, наместнику [Петра], мы отныне передаем наш императорский Латеранский дворец, затем диадему, то есть корону с нашей головы, и вместе с ней тиару (phrygium), а также наплечную повязку, то есть ленту (lorum), которая обычно надевается вокруг шеи императора, мы передаем также хламиду пурпурную, тунику багряную и все императорские одеяния или же символы достоинства начальника императорских всадников. Мы дарственно отдаем ему императорские скипетры и вместе с этим все знаки и знамена, и различные украшения императорские, и всю пышность императорского величия, и всю славу власти нашей.

Мы также постановляем, чтобы почтеннейшие мужи различного звания — клирики, служащие святой Римской церкви, были наделены тем величием особой власти и превосходства, славою которых кажется украшенным сиятельный наш сенат, то есть, чтобы они становились патрициями и консулами. Мы объявили также, чтобы они украшались и прочими императорскими отличиями. И мы решили, чтобы так же, как украшено императорское воинство (militia), был украшен и клир святой Римской церкви. И подобно тому, как императорской власти предоставлены различные службы, а именно спальники.

привратники и всяческие хранители ложа (concubitores). точно так же мы хотим украсить святую Римскую церковь. И дабы первосвященническая слава воссияла как можно ярче, мы решили, чтобы священные клирики святой Римской церкви восседали конниками на конях, украшенных седлами и попонами, то есть украшенных ярчайшей белизной и, подобно нашим сенаторам, пользовались обувью с удонами (cum udonibus), то есть с белым полотном. Пусть же небесное, подобно земному, будет украшено во главу бога».

О святой Иисус! Неужели ты не дашь из вихря ответ этому человеку, плетущему свою невежественную речь? Неужели ты не пошлешь грома? Неужели столь неслыханное богохульство не навлечет на себя твоих мстительных молний? Неужели ты терпишь такой срам в твоем доме? Неужели ты можешь слышать это, видеть это, неужели ты можешь так долго снисходительно проходить мимо этого? Но ты терпелив, и велико твое милосердие. Боюсь, однако, чтобы это твое терпение не превратилось в гнев и осуждение, как это произошло по отношению к тем, о которых ты сказал: «И я оставил их упорству сердца их, пусть ходят по своим помыслам» ¹²⁵; и в другом месте— «И как они не заботилась иметь бога в разуме, то предал их бог превратному уму—делать непотребства» ¹²⁶. Молю тебя, господи, вели мне, чтобы я воззвал к ним, и, быть может, они опомнятся.

О римские первосвященники, пример всех злодеяний для прочих первосвященников! О нечестивые писаки и фарисеи, вы занимаете престол Моисея, а творите дела Дафана и Авирона! ¹²⁷ Разве одеяния, пышность, великолепие, конница, наконец, вся жизнь цезаря — разве это подобает наместнику Христа? Что может быть общего у священника и цезаря? Разве Сильвестр надевал на себя эти одеяния? Разве он выступал с такой пышностью? Разве он жил и царствовал, окруженный такой толпой слуг в своем доме? Эти гнуснейшие люди не понимают того, что Сильвестру скорее следовало облечь себя в одеяния Аарона ¹²⁸, который был верховным священником бога, чем в одеяния языческого князя.

Но все это мы сурово осудим в другом месте. А сейчас мы поговорим с этим клеветником о его варварской речи; ведь этот нелепый вздор сам собой выдает его как бесстыднейшего лгуна.

179

«Мы передаем,— говорит он,— наш императорский Латеранский дворец». И так, как будто здесь при перечислении украшений было неуместно говорить о принесении в дар дворца, он вновь повторил это позднее в том месте, где говорится о дарах. «Затем диадему,—и, как будто присутствующие не видят этого, он объясняет,— то есть корону». Здесь он, правда, не добавляет «из золота», но позднее, вновь возвращаясь к этому, он говорит «из чистейшего золота и драгоценных камней». Невежественный человек не знал того, что диадема делается из ткани, иногда из шелка,— откуда это мудрое и широкоизвестное изречение царя: рассказывают, что он, взяв в руки поднесенную ему диадему, долго рассматривал ее, прежде чем надеть на голову, и, наконец, сказал: «О ткань, скорее славная, чем счастливая! Человек, познавший вполне, сколько волнений, опасностей и бед таишь ты в себе, не поднял бы тебя и тогда, когда бы ты лежала на земле» ¹²⁹. А этот невежественный человек представляет ее себе не иначе, как сделанной из золота, ибо в настоящее время короли обычно присоединяют к ней золотой обруч с драгоценными камнями. Но Константин не был королем, он не осмелился бы ни назвать себя королем, ни украсить себя знаками королевской власти. Он был императором римлян, а не королем. Где есть король, там нет республики. А в республике было много императоров, и даже одновременно; ибо Цицерон часто пишет так: Марк Цицерон, император, тому или иному императору шлет привет. Правда, позднее императором назывался уже только римский государь как высочайший из них.

«И вместе с ней тиару (phrygium), а также наплечную повязку, то есть ленту (lorum), которая обычно надевается вокруг шеи Императора». Кто слышал когда-либо, чтобы в латинском языке употреблялось слово phrygium? Говоришь ты, как варвар, а хочешь, чтобы речь эта казалась мне речью Константина или Лактанция. Плавт в «Менехмах» употребляет слово phrygio по отношению к вышивальщику ¹³⁰, Плиний называет phrygio платье с вышивкой ¹³¹, потому что изобрели его фригийцы. Но что же такое phrygium? Ты не объясняешь того, что непонятно; ты объясняешь то, что и так ясно. Наплечную повязку ты называешь lorum, но ты не знаешь, что" такое lorum. Ведь не думаешь же ты, что кожаный ремень, ко-

180

торый называется lorum, надевается, как украшение, вокруг шеи цезаря. Поскольку lorum обозначает кожаный ремень, то мы употребляем это слово по отношению к упряжке и к кнуту. А если иногда говорят lora aurea (золотые ремни), то имеют в виду позолоченную упряжь, которая надевается на шею коня или другого животного Это, как мне кажется, тебе не известно, и когда ты говоришь, что lorum надевается вокруг шеи цезаря или Сильвестра, то из человека, из императора, из верховного первосвященника ты делаешь лошадь или осла.

«А также хламиду пурпурную и тунику багряную». Так как Матфей говорит о багряной хламиде ¹³² и Иоанн ¹³³ о пурпурном одеянии, то он хотел соединить и то и другое в одном месте. А если это один и тот же цвет, как подразумевают евангелисты, то почему ты не ограничился одним названием, как это сделали они. Или ты считаешь, подобно современным невеждам, что пурпур — это род шелковой ткани белого цвета? Purpura — это рыба, кровью которой окрашивается шерсть, а краска дала название ткани, цвет которой можно принять за красный, хотя это более темный и как бы фиолетовый цвет, очень похожий на цвет запекшейся крови. Поэтому у Гомера и у Вергилия пурпурной называется кровь, а также порфирный мрамор, цвет которого очень похож на цвет аметиста; ибо греки называют пурпур порфирой. О том, что слово «багряный» употребляется вместо «красный», тебе, может быть, известно. Но я готов поклясться, что ты понятия не имеешь о том, почему он сказал coccineum, тогда как мы говорим coccum и вовсе не представляешь себе, какую одежду называют хламидой. Однако, чтобы не выдать себя с головой, как лгуна, он не стал дальше перечислять различные виды одежды, но объединил все в одном слове, сказав «все императорские одеяния». Что ты говоришь? Неужели и те, которые император обычно носит на войне, и те, которые он носит на охоте, и те, которые на пирах, и те, которые на играх? Что может быть глупее утверждения, будто все одеяния цезаря подобают первосвященнику?

Но как изящно он добавляет «или (seu) символы достоинства начальника императорских всадников»! «Или» (seu), — говорит он. Он хотел отделить одно от другого, как будто это очень сходные вещи, и от императорского костюма он нисходит к всадническому званию, болтая

181

невесть что. Он хочет возвестить нечто необыкновенное, но боится быть пойманным во лжи, и поэтому, надув щеки и напрягши глотку, издает звук, лишенный всякого смысла.

«И дарственно отдаем ему императорские скипетры». Какой оборот речи! Какой блеск! Какая гармония! Что это за императорские скипетры? У императора мог быть только один скипетр, а не несколько, если он вообще носил скипетр. Неужели и первосвященник будет носить в руке скипетр? Почему мы не дадим ему также и меч, и шлем, и копье?

«И вместе с этим все знаки (signa) и знамена (banna)». Что ты понимаешь под словом signa? Signa — может означать статуи, поэтому мы часто встречаем signa и tabulae (дощечки, таблицы) в значении скульптур и картин (ибо древние рисовали не на стенах, а на дощечках); signa может означать также «знамена», откуда эта фраза: «Signa, pares aquilas» (Знамена, одинаковые орлы) ^I³⁴. Sigilla употребляется только в первом смысле и обозначает маленькие статуи и скульптуры. Неужели Константин дал Сильвестру свои статуи или своих орлов? Разве может быть что-нибудь нелепее этого? Что означает banna — этого я нигде не могу найти. Да погубит тебя бог, нечестивейший из смертных, ты приписываешь просвещенному веку варварскую речь!

«И различные украшения императорские». Сказав banna, он, видно, решил, что этим сказано уже достаточно, поэтому все остальное он объединил в одно общее слово. И как часто он вплетает слово «императорский», как будто у императора имеются какие-то особые украшения, помимо тех, которые имеются у консула, у диктатора, у цезаря.

«И всю пышность императорского величия и всю славу власти нашей».

Высокопарных речении он бурный поток изливает ¹³⁵. Царь могучий царей, небожителей кровный брат, Дарий ¹³⁶,

говорящий всегда только во множественном числе. Что это за императорская пышность (processsio)? Уж не росток ли это огурца, согнувшийся в траве и раздувшийся вширь? ¹³⁷ Ты, наверное, думаешь, что цезарь при каждом своем выходе из дома праздновал триумф, как это

182

делает теперь папа, впереди которого слуги ведут взнузданных и оседланных белых коней? Нет ничего на свете (не буду уже говорить о других нелепостях), что было бы столь суетным, что было бы столь неподходящим для римского первосвященника. И что это за «слава»? Разве латинянин назвал бы «славой» пышность и блеск великолепия? Такое словоупотребление свойственно еврейскому языку. Говорить militia (военная служба) ¹³⁸ вместо milites (воины) — мы также заимствовали у евреев. А ведь в еврейские книги ни Константин, ни писцы его никогда и не заглядывали.

Но сколь велика твоя щедрость, император. Ты не удовлетворился тем, что наградил первосвященника, ты хочешь наградить и весь клир! «Величие особой власти и превосходства...— говоришь ты,— чтобы они становились патрициями и консулами». Кто слышал, чтобы сенаторы или другие люди становились патрициями? Можно стать консулом, но патрицием стать нельзя. Сенаторы могут быть из патрицианской семьи или, что то же самое, из сенаторской (поскольку сенаторы являются patres conscripti), или из всаднической, или из плебейской. Быть сенатором значит больше, чем быть патрицием, ибо сенатор — это один из избранных советников республики, а патриций — это просто человек, происходящий из сенаторский семьи. Таким образом, сенатор, или pater conscriptus, не является непременно также и патрицием. В смешном виде выставляют себя мои соотечественники римляне, называя своего претора ¹³⁹ сенатором. Ибо сенат не может состоять из одного человека, и сенатор должен иметь коллег; а тот, кто сейчас называется сенатором, исполняет должность претора. Но звание патриция как почетный титул встречается во многих книгах ¹⁴⁰, скажешь ты. Знаю; однако только в тех книгах, в которых говорится о временах более поздних, чем время Константина. Значит, «привилегия» написана не тогда, когда жил Константин, а позднее.

Но неужели клирики могут стать консулами? ¹⁴¹ От брака латинские клирики отказались, а консулами они станут? Произведя набор войска, они вместе с легионами и вспомогательными отрядами отправятся в провинции, которые получат по жребию? А слуги и рабы тоже станут консулами? Не по два человека, как прежде, а по сто и по тысяче человек слуги Римской церкви будут удостое-

183

ны императорского звания? А я, глупец, удивлялся тому, во что он хочет превратить папу! Слуги будут императорами, а клирики будут воинами? Но разве станут клирики воинами, разве" будут они носить воинские знаки отличия, если ты не наделишь всех клириков императорскими знаками отличия? Не могу понять, о чем ты толкуешь? Впрочем, кому не ясно, что эта басня придумана теми, которые хотели иметь полную свободу в выборе нарядов? Если демоны, обитающие в воздухе, играют в какие-нибудь игры, то, наверное, они подражают в этих играх нарядам клириков, их важничанию и их роскоши, и эти представления, думается мне. доставляют демонам большое удовольствие.

Что я должен осуждать больше, глупость его мыслей или нелепость его слов? О мыслях вы уже слышали. Теперь я расскажу о словах. Он говорит «сенат кажется украшенным», будто сенат не украшен на самом деле, и притом «украшенным славою». О том, что происходит в настоящий момент, он говорит как о прошедшем («объявили» вместо «объявляем»), ибо так речь звучит приятнее. Одно и то же действие он выражает и настоящим и прошедшим временем глагола: «решаем» и «решили». Повсюду он сует такие слова, как «решаем», «украшаем», «императорский», «власть», «слава». Он употребил extat вместо est, тогда как extare означает «превосходить» или «оставаться», nempe (действительно) он употребил вместо scilicet (то есть, а именно), concubitores вместо contubernales (товарищи, сожители). Concubitores означает тех, которые вместе спят и совершают соитие, то есть любовников. Он не забыл и о тех людях, которые будут спать вместе с папой (для того, наверное, чтобы папу не пугали ночные кошмары), он не забыл и о спальниках, и о привратниках.

Хотелось бы спросить (и это совсем не праздный вопрос), зачем он перечисляет все эти незначительные подробности. Он, видно, печется о мальчике-сироте или о юном сыне, а не о старце. Словно любящий отец, он сам приготавливает все то, в чем нуждается нежный возраст, как это сделал Давид для Соломона ¹⁴². Чтобы уж сделать вымысел во всех отношениях законченным, он предоставил клирикам коней, дабы они не восседали на ослах ослиным способом Христа ¹⁴³. И притом им даются кони не просто с покровами белого цвета, а «украшенные

184

белым цветом». И о каких покровах идет речь? Не об обычных попонах и даже не о вавилонских или каких-либо других, а о mappulis et linteaminibus; mappae (скатерти) подобают столу, a linteamina (простыни) подобают ложу. И как будто бы есть сомнение в том, какого они цвета, он объясняет: «то есть ярчайшей белизной». Речь, достойная Константина, красноречие, достойное Лактанция, как в остальном, так и в этом — «конниками на конях».

И хотя он ничего не сказал об одежде сенаторов, ни о латиклавии, ни о порфире, ни о чем другом, он счел нужным сообщить об обуви. При этом он говорит не о лунулах, а об удонах или «с удонами» (cum udonibus), и по своему обычаю этот нелепый человек объясняет: «то есть с белым полотном», как будто удоны сделаны из полотна. Я не могу припомнить сейчас, где еще встречал я слово udones, кроме как у Марциала Валерия, двустишье которого, озаглавленное «Udones cilicii» («Киликийские удоны»), я привожу:

Нет, не овечья их шерсть породила, а волос козлиный, В кинифийском мешке будет просторно ступне ¹⁴⁴.

Так, значит, вовсе они не полотняные и не белые те самые удоны, о которых этот двуногий осел говорит, что они служат для сенаторов не обувью, а знаком отличия. А в этой фразе: «Пусть же небесное, подобно земному, будет украшено во славу бога» — что называешь ты «небесным» и что «земным»? Каким образом украшается небесное⁰ Что это за слава для бога, тебе, по-видимому, известно. А я, если хоть в чем-то уверен, то уж во всяком случае в том, что нет ничего более ненавистного для бога и для людей, чем это столь бесстыдное своеволие клириков в мирских делах. Да что я все нападаю на отдельные частности? Мне не хватило бы и дня, если бы я попытался хотя бы коснуться всего, не говоря уже о том, чтобы раскрыть подробно.

«Прежде всего мы предоставляем нашим объявлением блаженному Сильвестру и его преемникам право собственным решением назначать священником (cleriсаге) и причислять к благочестивому числу благочестивых клириков (clericorum) того человека, кого он пожелает по своему благорасположению. И пусть никто другой не дерзает поступать своевольно».

185

< Предыдущая - Следующая >

[Главная]

© 2001-2024. Все материалы сайта являются интеллектуальной собственностью их авторов.
Права на электронные версии - Кирилл Люков, http://imperia.lirik.ru.
Публикация, перепечатка без разрешения правообладателя, цитирование без указания автора - запрещены.
Сделано в Лаборатории сайтов