Й¬а¦°йї - Лоренцо Валла. Рассуждение о подложности так называемой Дарственной грамоты Константина: Стр. 5

24 April 2024

[Главная] [Поиск] [Форум] [Ссылки] [Линкотека] [Библиотека]

Авторы

А.Т.Фоменко и Г.В.Носовский

Книги

Другие материалы

Друзья
Художник В.Бигдай. Авторский сайт

Счетчики

Исправим ошибки!

Спонсор страницы

Лоренцо Валла. Рассуждение о подложности так называемой Дарственной грамоты Константина

Список статей
Лоренцо Валла. Рассуждение о подложности так называемой Дарственной грамоты Константина
Стр. 2
Стр. 3
Стр. 4
Стр. 5
Стр. 6
Стр. 7

Стр. 5 из 7

Кто этот Мельхиседек, благ ославляющий патриарха Авраама?¹⁴⁵ Неужели Константин, едва ставший христианином, предоставляет право назначать священников тому человеку, которым он сам был крещен и которого называет блаженным? Как будто прежде Сильвестр этого не делал и не мог этого делать? И к какой угрозе он прибегает, чтобы никто ему не препятствовал? «И пусть никто другой не дерзает поступать своевольно». И как-изящна его речь, к тому же! «Причислять к благочестивому числу благочестивых», «clericare ...clericorum» и «объявлением» и «благорасположению».

И вновь он возвращается к диадеме:

«Решили мы также и то, что сам он и преемники его должны пользоваться в честь блаженного Петра диадемой, то есть короной из чистейшего золота и драгоценных самоцветов, которую мы пожаловали ему с нашей головы».

Он вновь объясняет, что такое диадема, ведь он обращался к варварам, да к тому же к людям забывчивым; и добавляет «из чистейшего золота», чтобы ты не подумал, что туда подмешали меди или окалины. К слову «самоцветы» он добавляет «драгоценные», дабы не возникло подозрение, что это были дешевые камни. Почему же, однако, не «драгоценнейшие», «подобно тому, как золото «чистейшее»? Ведь между самоцветом и самоцветом большее различие, чем между золотом и золотом. И хотя ему следовало бы сказать «усыпанной самоцветами», он сказал «из самоцветов». Кто не видит, что он заимствовал это из такого сочинения, которого языческий князь не читал? «Ты возложил на голову его венец из камня драгоценного» ¹⁴⁶. Неужели цезарь так говорил, тщеславно похваляясь своей короной (если только цезари вообще короновались) и позоря самого себя? Он, видно, боялся, что если он сам этого не скажет, то люди не будут знать, что он носил корону из чистейшего золота с драгоценными самоцветами?

Объясни же мне, почему он говорит: «...в честь блаженного Петра». Как будто величайший краеугольный камень, на котором зиждется храм церкви,— это не Христос, а Петр; и он повторяет это дальше еще раз. Если уж он хотел так почтить Петра, то почему же он посвятил епископский храм в Риме не ему. а Иоанну Крестителю?

186

Ну а варварские обороты речи, разве не свидетельствуют они о том, что вздор этот сочинен не в век Константина, а в более поздний век? «Мы решаем, что... они должны пользоваться» ¹⁴⁷ вместо того, чтобы сказать «решаем, чтобы они пользовались»; так теперь обычно говорят и пишут невежды: «Я приказал, что ты должен прийти», вместо того, чтобы сказать «я приказал, чтобы ты пришел». И «решили» и «пожаловали», как будто все это происходило не в то самое время, а было совершено уже некогда раньше.

«Но сам блаженный папа не захотел, чтобы эта корона из золота была возложена поверх священнической короны, которую он носит во славу блаженнейшего Петра».

О, сколь беспримерна твоя глупость, Константин Только что ты сказал, что возлагаешь корону на голову папы в честь блаженного Петра; а теперь говоришь, что ты этого не делаешь, так как Сильвестр отказывается от короны. И хотя ты одобряешь его отказ, тем не менее, ты приказываешь ему носить золотую корону, и преемникам Сильвестра ты вменяешь в обязанность делать то, чего не считает нужным делать он сам. Я уже не говорю о том, что тонзуру ¹⁴⁸ ты называешь короной, а римского понтифика — папой, хотя это звание тогда еще не было присуще только ему одному.

«Тиару, ослепительным блеском сияющую, воскресение господне означающую, возложили мы руками нашими на его священнейшую голову, и в знак нашего благоговения перед блаженным Петром мы держали удила коня, исполняя для него службу конюха. И мы постановили, дабы все его преемники в знак особого отличия во время процессий носили эту же шару в подражание власти нашей».

Разве не видно, что этот выдумщик создает путаницу преднамеренно и умышленно, а не по недомыслию. И тем не менее он дает возможность уличать себя на каждом шагу. В одном и том же месте он говорит и то, что тиара означает воскресение господне, и то. что тиара служит подражанием власти цезаря; но между тем и другим нет ничего общего. Бог свидетель, я не нахожу слов достаточно свирепых, чтобы уничтожить этого гнуснейшего негодяя. Все, что он изрыгает, исполнено безумия. Он заставляет Константина совершить дело, подобное тому,

187

которое совершил Моисей, по велению бога почтивший верховного первосвященника; мало этого, он заставляет Константина излагать сокровенные тайны, что является в высшей степени трудным даже и для тех, которые долго изучали священные книги. Почему ты не сделал Константина верховным понтификом (а это звание имели многие императоры), ведь тогда было бы удобнее передать его знаки отличия другому верховному понтифику? Но ты ведь не знал историю. Благодарю бога уже за то, что он не позволил, чтобы эта нечестивейшая мысль возникла у какого-нибудь другого человека, кроме как у глупейшего из людей (а об этом свидетельствует и все последующее). Ибо он выводит Моисея, исполнившего службу конюха для Аарона, когда тот восседал на коне, и сделавшего это не среди Израиля, а среди хананеев и египтян, то есть в стране языческой, где была не столько мирская власть, сколько власть демонов и народов, которые почитали демонов ¹⁴⁹.

«Поэтому, чтобы величие понтификата не было унижено, но чтобы более, чем достоинство земной власти, было оно украшено славой и силой, мы передаем и оставляем блаженнейшему понтифику и вселенскому папе Сильвестру как наш дворец, так и город Рим, а также все провинции, местности, города Италии или западных областей. И высочайшим нашим решением ¹⁵⁰ мы постановили, чтобы он и его преемники распоряжались этими владениями и чтобы владения эти оставались подвластны закону святой Римской церкви».

Об этом мы уже много говорили в речи римлян и в речи Сильвестра. Здесь следует упомянуть о том, что ни один человек не счел бы возможным объединить все народы одним словом дарственной грамоты. А тот, который раньше перечислял даже самые малозначительные подробности: ремень, обувь. попоны лошадей, не сообщил и названия провинций, каждая из которых имеет теперь своего короля или правителя, равного королю, а то и не одного. Но мошенник этот, конечно, не знал, какие провинции находились под властью Константина, а какие нет. Ибо все провинции, разумеется, не были под его властью. Мы видим, что после смерти Александра ¹⁵¹все области, которые распределялись между полководцами, были перечислены, каждая в отдельности. Ксенофонт называет земли и князей, которые подчинились вла-

188

сти Кира добровольно или покоренные оружием ¹⁵². Гомер в своем каталоге называет имена греческих и варварских царей, указывает их происхождение и их родину, описывает их нравы, их силу, их наружность, сообщает число кораблей и приблизительно число воинов ¹⁵³. Примеру Гомера последовали многие греки, а также наши латинские поэты: Энний, Вергилий, Лукан, Стаций ¹⁵⁴ и некоторые другие. Иисус и Моисей, описывая землю обетованную, перечислили все деревни ¹⁵⁵, а тебе в тягость перечислить провинции? Ты говоришь только, что это западные провинции. Но каковы границы Запада, где они начинаются, где кончаются? Разве границы Запада и Востока, Юга и Севера столь же точны и определенны, как границы Азии, Африки и Европы? Необходимые слова ты опускаешь, а вот ненужные слова ты нагромождаешь в избытке. Ты говоришь «провинции, местности, города». Но разве провинции и города не являются «местностями»? Сказав «провинции», ты добавляешь «государства», как будто первое не заключает в себе уже второго. Нет, впрочем, ничего удивительного в том, что человек, который отказывается от столь большой части мира, забывает упомянуть названия городов и провинций и, как будто он погружен в летаргию, сам не знает, что говорит. «Италии или западных областей» — словно он предлагает на выбор одно из двух, тогда как на самом деле он имеет в виду и то и другое. Он говорит «провинции областей», хотя правильнее было бы сказать «области провинций»; вместо permansuram он говорит permanendam.

«Поэтому мы сочли уместным перенести нашу империю и царскую власть к восточным областям и в наилучшем месте Византийской провинции построить государство (civitas) нашего имени и там основать нашу империю».

Умолчу о том, что он сказал: «civitates aedificare» (построить государство), тогда как построены могут быть города, а не государства; умолчу и о том, что он говорит о какой-то «Византийской провинции». Если ты Константин, то скажи же тогда, почему именно это место выбрал ты для основания города? Ибо то, что ты, отказавшись от Рима, переселяешься в какое-то другое место, само по себе является не столько «уместным», сколько необходимым. Покинув Рим и оказав дурную услугу имени рим-

189

скому, которое ты разрываешь, ты не стал бы называть себя императором; ты не называл бы себя и царем, ибо никто не делал этого до тебя; разве что ты назвал бы себя царем именно потому, что ты перестал быть римлянином ¹⁵⁶. Но ты приводишь причину вполне благовидную:

«Ибо где первый из священников и глава христианской религии поставлен императором небесным, там не подобает иметь власть императору земному».

О, глупый Давид, глупый Соломон, глупые Езекия и Иосия ¹⁵⁷. и остальные цари, глупые и неблагочестивые — они жили в городе Иерусалиме вместе с верховными первосвященниками и не уступали им всего города! За три дня Константин уразумел больше, чем они за всю свою жизнь! И ты называешь папу «императором небесным», так как он принял земную империю; или ты имеешь в виду бога (ибо говоришь ты неясно), который, как ты лживо утверждаешь, установил земное господство священников над городом Римом и другими местностями.

«Мы постановили, чтобы все то, что мы устанавливаем и утверждаем этой императорской священной грамотой и другими божественными повелениями, оставалось нерушимым и незыблемым вплоть до конца мира». Только что ты называл себя земным, Константин, а теперь называешь божественным и священным. Ты возвращаешься к язычеству и даже к чему-то худшему, чем язычество. Ты делаешь себя богом, свои слова — священными и постановления — бессмертными, ибо ты приказываешь миру, чтобы он сохранил твои повеления «нерушимыми и незыблемыми». Ты не задумываешься над тем, кто ты; совсем недавно очистился ты от гнуснейшей скверны язычества и вряд ли очистился вполне. Почему ты не добавил: «Доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из этой привилегии» ¹⁵⁸.

Царство Саула, избранного богом, не перешло к его сыновьям; царство Давида ¹⁵⁹ подверглось разделу при его внуке, а впоследствии и вовсе перестало существовать. А ты своей собственной властью решаешь, чтобы царство, которое ты отдаешь без божеского соизволения, оставалось нерушимым вплоть до конца мира? Кто успел уже тебе так скоро сообщить, что миру предстоит погибнуть? Ибо я не думаю, чтобы ты в то время еще доверял

190

поэтам, которые также говорят о конце мира. Итак, ты не мог этого сказать, кто-то другой приписал тебе эти слова.

Однако тот, который говорит так высокопарно и надменно, вдруг начинает трусить, сомневаться в самом себе и обращается к заклинаниям.

«Поэтому пред богом живым, который велел нам царствовать, и пред страшным его судом мы заклинаем императоров— наших преемников, всех оптиматов, сатрапов, а также славнейший сенат и весь народ во всем мире, чтобы ни сейчас, ни в будущем никто из них никоим образом не дерзнул посягнуть на это или в чем-либо повредить этому».

Какое справедливое, какое благочестивое заклинание! Точно таким же образом мог бы волк заклинать своей невинностью и честностью остальных волков и пастухов; первых, чтобы они не пытались отнять у него, вторых, чтобы они не пытались вернуть себе тех овец, которых он захватил и разделил между своими сыновьями и друзьями. Чего ты так боишься, Константин? Если дело твое не от бога, оно погибнет; если же от бога, то оно не сможет погибнуть ¹⁶⁰. Впрочем, я понимаю! Ты пытаешься подражать Апокалипсису, где говорится: «И я также свидетельствую всякому слышащему слова пророчества книги сей: если кто приложит что к ним, на того наложит бог язвы, о которых написано в книге сей. И если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет бог участие в книге жизни и в святом граде» ¹⁶¹.

Но ты никогда не читал Апокалипсис, и, значит, эти слова не принадлежат тебе.

«И если (во что мы не верим) появится такой человек, который осмелится осквернить это, то пусть он будет проклят вечными проклятиями, пусть он и в здешней и в будущей жизни чувствует, сколь враждебны ему святые апостолы бога Петр и Павел, и пусть он погибнет, сожженный в адской преисподней вместе с дьяволом и другими нечестивцами».

Эти устрашения и эти угрозы необычны в устах мирского князя, они могут исходить от древних жрецов и фламинов ¹⁶² или от нынешних церковников. Это не речь Константина, а речь какого-то глупого клирика, который не знает, ни что сказать, ни как сказать. Откормленный и ожиревший, с головой, разгоряченной винными парами,

191

он изрыгает эти суждения и эти слова, которые оборачиваются не против кого-либо другого, а против него самого. Сначала он говорит: «...пусть будет проклят вечными проклятиями», затем, как будто можно добавить нечто большее, он хочет добавить кое-что еще, и к вечным мукам он присоединяет муки здешней жизни. Напугав нас проклятием бога, он не останавливается на этом, «о, словно есть нечто еще более страшное, пугает нас гневом Петра. Почему он присоединяет к Петру Павла и почему одного только Павла — этого я уж совсем не могу понять. А затем, погруженный в свою обычную летаргию, он вновь возвращается к вечным мукам, словно он не говорил о них раньше. Если бы эти угрозы и проклятия исходили от Константина, я бы, со своей стороны, проклял его как тирана и губителя моей страны и, как подобает истинному римлянину, пригрозил бы ему своей местью. Но кто боится проклятий этого ненасытного человека, который, наподобие актеров, играет роль и под маской Константина пугает людей? Скрывать себя самого под чужой личиной — это, собственно, и значит быть гипокритом (если мы употребим греческое слово).

«Скрепив собственными руками страницу этого императорского постановления, мы возложили ее над досточтимым телом блаженного Петра» ¹⁶³.

Бумагой или пергаменом была страница, на которой все это написано? Но страницей мы называем одну сторону листа ¹⁶⁴; так, квинтерний имеет десять листов и двадцать страниц.

Неслыханное и невероятное дело! Мне помнится, что когда-то в юности я спросил одного человека, кто написал книгу Нова. Услышав в ответ: «Сам Иов», я сказал: «Но каким же образом он мог бы упоминать о своей собственной смерти?» Это же можно сказать и о многих других книгах, перечислять которые здесь было бы неуместно. Ибо действительно, как можно рассказывать о том, что еще не сделано? Как могут таблицы содержать то. что, по собственным словам их автора, совершилось лишь после, если можно так сказать, погребения таблиц? Ведь это значит, что дарственная грамота умерла и была погребена раньше, чем родилась, и что она никогда не возвращалась из плена смерти и погребения, что она была к тому же скреплена раньше, чем написана, да при этом не одной только, а сразу двумя руками цезаря. И в чем

192

заключается это «скрепление»? Чем же скрепил цезарь дарственную грамоту — своей подписью или перстнем-печаткой? Конечно, этим он придал ей большую силу, гораздо большую, чем если бы начертал ее на бронзовых таблицах! Но в бронзовых таблицах нет необходимости, если грамота помещена над телом Петра. Почему ты здесь молчишь о Павле, который лежит вместе с Петром, ведь два тела могли бы охранять грамоту лучше, чем одно!

Во всем этом нельзя не увидеть коварных приемов гнуснейшего Синона ¹⁶⁵. Представить документ, удостоверяющий дар Константина, невозможно; поэтому он говорит, что «привилегия» была начертана не на бронзовых таблицах, а на бумаге, поэтому он говорит, что она была помещена вместе с телом святейшего апостола, дабы мы не осмелились разыскивать ее в священной гробнице, а если бы даже и сделали такую попытку, то сочли бы, что «привилегия» истлела. Но где было тогда тело блаженного Петра? Конечно, тогда оно не было еще в храме, где находится теперь, оно не было еще в месте вполне надежном и безопасном. И поэтому цезарь не поместил бы там дарственной грамоты. Почему же он не доверил ее блаженнейшему Сильвестру, или он считал его недостаточно святым, осторожным и, усердным? О Петр, о Сильвестр, о святые первосвященники Римской церкви, которым вверены овцы господни, почему не сберегли вы вверенную вам дарственную грамоту? Как могли вы позволить, чтобы ее источили черви, чтобы она истлела oт долгого лежания? Я думаю, это произошло по той же причине, по какой истлели также и ваши тела. В таком случае Константин поступил глупо. И вот, в пыль превратилась дарственная грамота, вместе с тем в пыль превратились и права, основанные на этой грамоте!

Но, как мы видим, нам предъявляют список дарственной грамоты. Какой же святотатец осмелился похитить ее из пазухи святейшего апостола? Никто, я думаю, этого не делал. Откуда же тогда этот список? Здесь, несомненно, можно сослаться только на какого-нибудь древнего писателя, жившего во времена Константина. Но ссылаются не на древних, а на какого-то чуть ли не современного автора. Откуда заполучил он дарственную грамоту? Ибо тот, кто слагает историю прежних времен, либо вдохновлен святым духом, либо следует указаниям древ-

193

них писателей, и тех именно, которые писали о своем времени. Поэтому человек, который не следует указаниям древних, по всей видимости, относится к числу тех, которым сама древность событий придает наглости писать о них всякую чушь. А если в каком-то месте и можно прочесть об этом деле, то это согласуется с древностью в такой же мере, в какой нелепый рассказ глоссатора Аккурсия ¹⁶⁶ о римских послах, будто бы отправленных в Грецию за получением законов, согласуется с Титом Ливием и другими выдающимися писателями.

«Дано в Риме за три дня до апрельских календ ¹⁶⁷ в четвертое консульство Константина Августа и в четвертое консульство Галликана» ¹⁶⁸.

Он указал один из последних дней марта, чтобы мы почувствовали, что все это происходило в святые дни, которые большей частью совпадают с концом марта. И в четвертое консульство Константина и в четвертое консульство Галликана! Нельзя не удивиться тому, что и тот и другой уже три раза были консулами и в четвертое свое консульство оказались коллегами! Но еще более удивительно, что Август, страдавший слоновой болезнью, которая настолько же страшнее всех других болезней, насколько слон крупнее всех других животных, пожелал принять консулат! Ведь царь Азария сразу же, как заболел проказой, удалился от государственных дел, поручив управление царством своему сыну Иофаму ¹⁶⁹, и подобным образом поступали все больные проказой. Одного этого довода достаточно, чтобы опровергнуть, опрокинуть и полностью сокрушить всю эту «привилегию». И чтобы не возникало сомнений по поводу того, что Константин раньше заболел проказой, чем стал консулом, надо учесть следующее: медики говорят нам, что болезнь эта развивается постепенно, знатоки древности, со своей стороны, рассказывают, что в должность консула вступали в январе и что магистрат этот был годичным, а все эти события произошли в ближайшем марте.

Я не умолчу здесь и о другом. Только в письмах принято писать «дано» (datum), в других документах этого никто, кроме невежд, не пишет. О письмах говорят, что они передаются или кому-либо или для кого-либо; «кому-либо», то есть тому, который переносит письмо как, например, посыльный, чтобы передать и вручить его человеку, которому оно посылается; «для кого-либо», то есть

194

Для того, которому оно должно быть вручено посыльным, иными словами, для того, которому оно посылается. Что же касается так называемой Константиновой «привилегии», то, поскольку ее никому не следовало передавать, о ней и не надо было говорить, что она «дается». Таким образом, становится ясным, что тот, который так говорил, говорил неправду, и к тому же оказался неспособным выдумать что-нибудь такое, что могло бы походить на слова и поступки Константина. Поэтому те, которые считают, что этот человек сказал правду и защищают его, делают себя сообщниками и сотоварищами этого лжеца в его глупости и безумии. Ведь у них нет ни одного довода, которым они могли бы благопристойным образом извинить свое мнение, я уже не говорю о том, чтобы защитить его.

Что может достойным образом извинить твое заблуждение? Видя неприкрытую истину, ты не желаешь признавать ее только потому, что некоторые значительные люди думали иначе. (Когда я говорю «значительные», то я имею в виду их сан, а не их мудрость или их добродетель). Откуда ты только знаешь, что люди, по стопам которых ты следуешь, продолжали бы придерживаться своих прежних взглядов, если бы услышали то, что слышал ты? Быть может, они изменили бы свое мнение? И уж во всяком случае, постыдное это дело — воздавать человеку большее, чем истине, то есть богу. Некоторые люди, истощив все свои доводы, говорят мне: «Почему же столь многие верховные первосвященники верили в истинность дара?» Я призываю вас самих в свидетели, что вы зовете меня туда, куда я не хочу идти, и против моей воли вы вынуждаете меня дурно говорить о верховных первосвященниках, проступки которых я скорее желал бы скрыть! Но будем же и впредь говорить откровенно, так как иначе вести это дело нельзя.

Допустим даже, что они верили в это искренне и не поступали нечестно. Да и можно ли удивляться, если они искренне верили в то, что сулило им столь громадную выгоду, ведь благодаря своей редкой невежественности они верят и во многое такое, в чем не заметно ни малейшей выгоды. Разве у Ара Цёли ¹⁷⁰ в столь изумительном храме, в месте самом священном мы не видим изображения, воспроизводящего небылицу о Сибилле и Октавиане — небылицу, целиком опирающуюся, как говорят, на авто-

195

ритет сочинений Иннокентия III ¹⁷¹, который оставил нам также писание о разрушении храма Мира перед рождением Спасителя во время родов Девы? ¹⁷² А ведь это служит не столько к укреплению веры благодаря своей поразительности, сколько к умалению ее. Ибо это ложь. Неужели наместник истины осмеливается лгать ради видимости благочестия, неужели он сознательно впутывает себя в этот грех? Или он не лжет? Но разве он не видит, что, рассказывая об этом, он противоречит мужам святейшим? Умолчу о других, скажу только о Иерониме ¹⁷³, который приводит свидетельство Варрона ¹⁷⁴ о том, что Сибилл было десять (а этот свой труд Варрон написал еще до Августа). Тот же Иероним ¹⁷⁵ пишет о храме Мира 7ак: «Веспасиан и Тит ¹⁷⁶, построив в Риме храм Мира, торжественно освятили в его святилище сосуды храма [иудейского] и всевозможные дары, как сообщает нам греческая и римская история». И один этот невежда желает, чтобы его книжке, написанной к тому же по-варварски, доверяли больше, чем надежнейшим сообщениям древних и мудрейших писателей.

Поскольку я уже упомянул о Иерониме, то я не умолчу о таком нанесенном ему оскорблении, как это. В Риме по веле;:ию папы выставлен на обозрение список Библии, окруженной, как реликвии святых, постоянно горящими свечами.— об этом списке говорят, что он начертан рукой Иеронима. Ты требуешь доказательств? Изволь, эта книга, как говорит Вергилий, «обильно украшена росписью и золотом» ¹⁷⁷; но это как раз свидетельствует о том, что книга не написана рукой Иеронима. Тщательно осмотрев эту книгу, я узнал, что она написана по приказанию короля, по всей вероятности Роберта ¹⁷⁸, рукой человека невежественного.

Или вот нечто подобное (впрочем, в Риме имеются тысячи вещей такого рода): среди священных реликвий выставлено напоказ изображение Петра и Павла, нарисованное на табличке, которую Сильвестр передал Константину, внимавшему во сне наставлениям этих апостолов, в подтверждение его видения. Я не хочу сказать, что эти изображения не являются изображениями апостолов (о, если бы столь же истинным было письмо об изображении Христа, посланное от имени Лентула ¹⁷⁹, но письмо— это такая же бесстыдная выдумка, как и опровергнутая нами «привилегия»), я говорю, что табличку эту

196

Константин не получал от Сильвестра; вспоминая об этой нелепости, я не в силах сдержать свое удивление.

Скажу кое-что по поводу истории Сильвестра, поскольку и обсуждаемый нами вопрос тесно с ней связан, и мне, обращающему свою речь к римским первосвященникам, подобает говорить преимущественно о римском первосвященнике, чтобы из одного примера можно было сделать вывод и обо всем прочем. Из множества небылиц, которые там рассказываются, я коснусь только одной— небылицы о драконе ¹⁸⁰, и я сделаю это для того, чтобы показать, что Константин не был болен проказой. Деяния Сильвестра написаны, по свидетельству переводчика, неким Евсевием-греком ¹⁸¹, а народ этот всегда был в высшей степени склонен к обману, как об этом говорится в сатирическом приговоре Ювенала:

Все, что так нагло в истории наврано Грецией лживой...¹⁸²

Откуда явился этот дракон? В Риме драконы не рождаются. Откуда у него был яд? По рассказам, ядовитые драконы водятся в одной только Африке благодаря ее знойному климату. Откуда у него взялось столько яда, чтобы поразить чумой столь обширную страну? И это становится особенно удивительным, если учесть, что дракон находился в очень глубокой пещере, в которую вело 150 ступеней. Змеи, за исключением, может быть, василиска, вводят яд и убивают не своим дыханием, а укусом.

Катон, спасавшийся бегством от Цезаря и скитавшийся с большим отрядом среди песков Африки ¹⁸³, не замечал, чтобы в пути или во время сна кто-либо из его спутников был умерщвлен змеиным дыханием. Туземные народы не считают воздух этих стран ядовитым из-за дыхания змей. И если хоть сколько-нибудь верить преданиям, то люди много раз видели и химеру, и гидру, и цербера ¹⁸⁴и даже прикасались к ним, не причинив себе никакого вреда.

Пойдем дальше. Почему же римляне не убили этого дракона? Не могли, говоришь ты? Но Регул убил в Африке на берегу Баграды еще более громадную змею ¹⁸⁵. А того дракона (что был в Риме) можно было убить легко; для этого достаточно было завалить отверстие пещеры. Или римляне не хотели его убивать? Наверное, они,

197

подобно вавилонянам, почитали его, как бога. Даниил, как гласит легенда, убил [вавилонского] дракона ¹⁸⁶, почему же Сильвестр не уничтожил римского дракона, которого он перевязал конопляной нитью и род которого погубил навеки? Но тот, кто сочинил эту небылицу, не хочет, чтобы дракон был убит; ведь тогда было бы очевидно, что он просто воспроизводит рассказ Даниила. А если Иероним, муж ученейший и переводчик надежнейший, если Аполлинарий, Ориген, Евсевий ¹⁸⁷ и некоторые другие утверждают, что сказание о Виле является вымыслом, поскольку иудеи в подлиннике Ветхого завета не знают этого сказания; иными словами, если все ученейшие латиняне, большинство греков, некоторые из евреев отвергают сказание [о драконе], как вымысел, то неужели я не отвергну эту историю, которая является лишь подражанием предыдущей, которая не опирается на авторитет какого-либо писателя и которая по нелепости своей значительно превосходит свой образец?

Ибо кто построил для чудовища подземное жилище? Кто поместил его там и велел, чтобы оно не выходило и не улетало (ведь некоторые утверждают, что дракон умеет летать, другие же отрицают это)? Кто выдумал этот род пищи? Кто приказывал женщинам, и к тому же девам непорочным, чтобы они спускались вниз, и притом только в календы? ¹⁸⁸ Да разве дракон знал, что это за день — календы? Разве мог он довольствоваться такой скудной и редкой пищей? Неужели девы не страшились столь глубокой пещеры, неужели они не страшились столь громадного и столь голодного чудовища? Я думаю, дракон к ним ласкался как к женщинам, как к девам, как к приносящим пищу. Я думаю, он даже беседовал с ними. А почему бы ему (извините за выражение) и не сходиться с ними? Ведь рассказывают же об Александре и о Сципионе, что они родились от соития их матерей с драконом или змеей ¹⁸⁹. Почему же позднее, когда ему отказали в пище, он не вышел наружу или почему он не умер?

О, сколь удивительна глупость людей, которые верят этим бабьим бредням! Как долго это продолжалось? Когда началось? До пришествия Спасителя или после? Ничего об этом не известно. Пусть же будет нам стыдно, пусть же будет стыдно за эти побасенки, за это легкомыслие, более чем вредоносное. Пусть же христианин, на-

198

зывающий себя сыном истины и света, постесняется говорить то, что не только не является правдой, но даже и не похоже на правду.

Некоторые говорят, что демоны получили такую власть над язычниками, чтобы издеваться над ними за их служение богам. Молчите, невежественнейшие (чтобы не сказать, преступнейшие) люди, вы всегда прикрываете свои небылицы такой завесой! Христианская чистота не нуждается в покровительстве обмана; она прекрасно сама защищает себя своим собственным светом и истиной без ваших выдумок и лживых бредней, столь оскорбительных для бога, для Христа, для святого духа. Неужели бог отдал род людской во власть демонов, чтобы люди были совращены столь явными и столь поразительными чудесами? Ведь тогда его можно было бы чуть ли не обвинять в несправедливости, как того, который вверил овец волкам, и люди имели бы основательное извинение своим заблуждениям. А если некогда демонам было позволено так много, то теперь у язычников им было бы позволено еще больше; но мы этого не видим v язычники даже не рассказывают подобных небылиц

Я не буду говорить о других народах, скажу только о римлянах. Римляне рассказывают об очень немногих чудесах, которые к тому же относятся ко временам весьма отдаленным, да и вообще сомнительны. Валерий Максим сообщает ¹⁹⁰, что пропасть в середине Форума, когда Курций на коне с оружием в руках бросился в нее, снова сомкнулась и на Форуме тотчас же все стало по-прежнему. Этот же автор рассказывает, что после взятия Вей какой-то римский воин в шутку спросил статую Юноны Монеты, хочет ли богиня переселиться в Рим, и та ответила, что хочет ¹⁹¹.

Тит Ливии, более ранний и более серьезный автор, не подтверждает ни того, ни другого. Он сообщает, что пропасть осталась на своем месте, что возникла она не вдруг, а была там издавна, еще во времена до основания города, что называлась она Курциевым прудом по той причине, что Курций Меттий, сабинянин, скрывался там, спасаясь от римлян ¹⁹². Тит Ливии сообщает также, что Юнона не ответила, а только кивнула, что лишь позднее к сказанию было прибавлено, будто она подала голос ¹⁹³. Но совершенно очевидно, что о кивке они тоже солгали. Либо они истолковали движение статуи (а они стаскива-

199

ли ее с места) как произведенное самой статуей, либо, задав шутки ради вопрос вражеской и побежденной каменной богине, они шутки ради и придумали, будто она кивнула. Да Ливии и не говорит, что она кивнула, он говорит только, что воины воскликнули: «Богиня кивнула». Хорошие писатели не защищают подлинности этих событий, они только извиняют сказание. Ибо, как говорит тот же Ливии: «Древности дозволяется делать более величественным начало городов, примешивая божеское к человеческому» ¹⁹⁴. И в другом месте: «Но раз дело касается таких отдаленных событий, мне, полагаю, остается только признать несомненным то, что лишь похоже на правду; а подтверждать или опровергать подобные легенды, которые больше годятся для сцены, интересующейся диковинами, чем для достоверной истории, не стоит труда» ¹⁹⁵.

Теренций Варрон более ранний и более ученый и, как я полагаю, более значительный автор, чем оба предыдущие, говорит, что имеются три истории о Курциевом пруде, сообщаемые тремя авторами ¹⁹⁶: одна из них, передаваемая Прокулом ¹⁹⁷, гласит о том, что пруд этот был так назван по имени Курция, который в него бросился; другая история, восходящая к Пизону ¹⁹⁸, рассказывает, что пруд назван по имени Меттия, сабинянина; третья история восходит к Корнелию ¹⁹⁹, единомышленником которого по этому вопросу Варрон называет Луктация ²⁰⁰. Эта история сообщает, что пруд был назван по имени консула Курция, коллегой которого был Марк Генуций ²⁰¹.

Я не скрою, что Валерий [Максим] не заслуживает безусловного осуждения за то, что так говорит, ибо несколько дальше он добавляет серьезно и основательно: «Я не упускаю из виду того, сколь большие сомнения вызывают рассказы о движениях и речах бессмертных богов, которые были восприняты глазами и ушами людскими. Но поскольку я не сообщаю ничего нового, а только повторяю предания, то пусть за истину этих рассказов отвечают их авторы» ²⁰².

Говоря о речах богов, он имел в виду Юнону Монету и статую Фортуны, о которой измышляется, будто она дважды повторила такие слова: «По обряду вы меня, матроны, видели, по обряду освятили» ²⁰³.

А наши сказочники повсюду выводят говорящих идолов, чего не делают даже сами язычники и почитатели

200

< Предыдущая - Следующая >

[Главная] Возрождение Валла Лоренцо Лоренцо Валла. Рассуждение о подложности так называемой Дарственной грамоты Константина

© 2001-2024. Все материалы сайта являются интеллектуальной собственностью их авторов.
Права на электронные версии - Кирилл Люков, http://imperia.lirik.ru.
Публикация, перепечатка без разрешения правообладателя, цитирование без указания автора - запрещены.
Сделано в Лаборатории сайтов