КАК ВОЗНИКЛО НАШЕ “ПРОШЛОЕ”

Мифы прошлые и настоящие

Миф – та же история, но символическая, раскрывающая внутренний смысл вселенной и жизни человека. По сути дела, все типическое в той или иной степени имеет отношение к мифологии, а потому формула реализма: “типичные характеры в типичных обстоятельствах” с легкостью, незаметно для исследователя может быть заменена другой: “мифические характеры в мифических обстоятельствах”. Причем для мифа не нужен фантастический антураж, поскольку его задача – объяснить мир, показав его проще, чем он есть.

“Несомненно, мифология наиболее мощно выплескивается на ранних этапах истории человеческой мысли, но полностью она не исчезает никогда. В наши дни тоже есть мифология, как и во времена Гомера, но только мы не воспринимаем ее – и постольку, поскольку мы сами живем под ее тенью, и постольку, поскольку все мы прячемся от полуденного сияния истины”, – пишет британский исследователь мифов Ф. М. Мюллер.

С помощью мифологии история приобретает смысл. Миф дает человеку иллюзию, что он способен постичь вселенную, и даже что он ее уже постиг. Миф снимает противоречия, избавляет от необходимости соединять между собой все явления в терминах непосредственной рациональной связности. Поэтому сама действительность выступает как субъект, порождающий мифы. Французский антрополог Леви-Брюль пришел к выводу, что “традиционные” (примитивные) культуры не делают различия между историей и мифом. Для людей, живущих в таких культурах, миф – единственно возможная история. Так ли уж сильно отличаются эти культуры от нашей цивилизации?

“Платон… знал, какой интеллектуальный опыт нужен для того, чтобы обрести истинную человечность. Он предполагал, что будущие граждане его идеальной республики будут начинать свое образование с чтения мифов (как это и происходит в средней школе в наше время, – Авт.), а не с голых фактов так называемых рациональных наук”, – пишет американский психиатр Б. Беттельхейм.

Мифологическое мировоззрение существовало всегда и не исчезнет никогда. Средневекового человека так же, как и первобытного, не особенно интересовали объективные объяснения очевидного, он испытывал настоятельную потребность уподобить внешний опыт своим внутренним представлениям о мире. То есть мифы – это, в первую очередь и по большей части, психические феномены, открывающие нам тайную природу души. Изучая такие феномены, Карл Густав Юнг пришел к выводу, что мифология связана с эзотерическими религиями, гностицизмом, алхимией. Везде он обнаружил устойчивые примеры действия более или менее идентичных архетипов. В результате Юнг пришел все к той же форме христианства, основанной не на вере, а на “тайном” знании, доступном только избранным, – как и средневековые оккультисты – эзотерики, гностики, алхимики.

Наука История может ответить лишь на вопрос, как происходят те или иные события. Как только она берется объяснять, почему они происходят, то немедленно перестает быть наукой и превращается в сундук с мифами. Если же делаются попытки заменить причинное объяснение целевым, то результат еще печальнее. О. Шпенглер, например, считал, что путь каждой цивилизации (а их было, по его мнению, восемь) начинался с подъема, затем шел по ровной возвышенности и заканчивался падением в пропасть. А. Тойнби также “завершал” путь любой цивилизации (которых он насчитывал уже двадцать одну) обрывом. Им вторил Л. Н. Гумилев, оперируя понятием “этнос” вместо “цивилизация”.

Сказав “а”, надо сказать и “б”. Почему происходят падения цивилизаций? И вот современная культура изо всех сил старается примирить миф и науку: А. Чижевский объяснил подъемы и падения “цивилизаций” солнечной активностью. Какие мифы преподают в школе сегодня?

И. Савельева и А. Полетаев пишут в книге “История и время” о теории К. Ясперса, который сводил всю историю к четырем эпохам:

4 эпоха – “науки и техники” – начинается в Европе с конца XVIII в., и постепенно в “ядро” включаются другие народы”, (в том числе “негры и др.”, как изящно выражается Ясперс) .

“Что касается древности, то мнение, которого люди о ней придерживаются, вовсе не обдуманно и едва ли согласуется с самим словом. Ибо древностью следует почитать престарелость и великий возраст мира…”, – писал еще Ф. Бэкон (1561 – 1626). Но если так, уместно было бы говорить не “древний”, а ранний Египет, ранняя Греция, ранний Рим, и отказаться от мифа о “череде” цивилизаций…

Но история компонуется из мифов, и попытки выстраивать их в какую-то связь, цепь, оставаясь в то же время внутри одного из этих мифов, приводит только к одному: возникновению какого-то глобального, всемирного мифа. Теперь уже он начинает руководить действиями людей. Карнавал, в отличие от спектакля, не имеет сценария, но люди делают именно то, чего ждет от них логика карнавала.

Карнавальность гуманистического мировоззрения, будто провозгласившего лозунг “Сделаем действительность еще античнее!”, хорошо прослеживается в культуре Ренессанса. Мифотворчество как часть государственной политики, возможно, даже приводила кое-где к строительству “руин”. Издавна и до сих пор, во всех странах национал-интеллигенты озабочены древностью своего рода: “Мы же не папуасы какие-нибудь, у нас такая же история, как у всех”.

“Двойной аспект восприятия мира и человеческой жизни существовал уже на самых ранних стадиях развития культуры, – пишет М. М. Бахтин. – В фольклоре первобытных народов рядом с серьезными (по организации и тону) культами существовали и смеховые культы, высмеивавшие и срамословившие божество…

Миф начинает играть роль актера, изображающего на мировых подмостках “вечное знание”.

“Я близок к тому, чтобы поверить, что в нашем обществе история заменила мифологию и выполняет ту же самую функцию”, – подтверждает эту мысль К. Леви-Стросс.

“История не есть набор объективных эмпирических фактов; история – это миф”, – подводит черту Николай Бердяев.

Способны ли мы распознать искажения истории, составленной в Средние века из фактов и мифов, находясь внутри своей нормативно-ценностной системы “мифов”, весьма отличающейся от средневековой? При правильной постановке вопроса это, возможно, не составит особого труда, но надо же когда-то начинать. Изучение реальной истории искусств – не самая плохая тема для начала .

Если говорить о стилистике художественных произведений “разных” веков, то на примере следующих двух бюстов вы увидите совершенную одинаковость стиля во II и XVI веках н.э.

Сравнение стилей как раз и дает нам возможность распознавать искажения истории. Мы видим то “древнеримского” императора в образе Геркулеса, то средневекового герцога в образе древнеримского императора. Все эти “переодевания” – часть принятого ритуала, мифологичность которого была присуща искусству с самого его зарождения. Давайте обращать на это внимание, и многое станет ясным.

Ведь ритуал не так прост, и не так легко исчезает, как это могло бы показаться неискушенному человеку! Уходят эпохи, ритуалы остаются. К примеру, мы, в России, на мельчайшем собрании в ЖЭКе норовим избрать президиум. Не по нужде – ритуал требует!

“Понять, что представляет собой палеолитическое изображение, – значит, снять вопрос о том, что первично: миф или ритуал, – пишет В. Мириманов. – Начала того и другого соединяются здесь в изобразительном акте (и сегодня труд иконописцев сохраняет характер священнодействия; нанесение сакральных изображений на стены традиционных жилых и обрядовых домов в Тропической Африке является особым ритуалом и т.д.). Первобытное изображение – это сам миф, его создание – ритуал”.

Это совершенно верно: ничему новому, никакой инициативе, спонтанным актам творчества нет места в традиционном обществе, в них попросту нет нужды. Но зато все то, что существует или является традицией, нуждается в постоянном воссоздании, в ритуале. Забыть то, чему тебя учили, начать думать по другому, означает отказаться от ритуала, посягнуть на “святое”. Традиция обеспечивает последовательность и непрерывность человеческой культуры.

Но рядом с официальным мифом существует как бы “вторая жизнь”. Чтобы правильно понять, о чем идет речь, нужно иметь представление о двух противоположных концепциях истории – линейной и циклической. И та, и другая – мифологемы, и обе стремятся показать путь из прошлого в будущее. Но человек не может знать будущего, независимо от того, где он живет, в мегаполисе или в джунглях.

О связи же прошлого с настоящим скажу вот что: понятия “примитивный” и “современный” отстоят друг от друга не так далеко, как принято думать. История XX века наглядно показала, что современный цивилизованный человек совершает поступки, свойственные самому грубому дикарю. Это должно убедить нас, что тысячу лет тому назад человечество едва вышло из полуживотного состояния, а иллюзии, что еще за тысячу лет до этого существовали школы утонченных вкусов, абсолютно беспочвенны.

История человечества поныне остается под влиянием магов и мифотворцев. И вместо истории мы имеем нечто вроде палимпсеста – рукописи на пергаменте поверх смытого или соскобленного текста, – где реальные события очень слабо просвечивают сквозь мистификации последующих времен.