Возникновение изобразительного искусства

Экспонирование, представление объекта публике, возникло раньше самого искусства: охотник, принося добычу, выставлял ее на всеобщее обозрение. Этот акт мог сопровождаться групповой пантомимой и прочими выражениями радости. Со временем, для простого ли удобства, или из более практических соображений, стали “выставлять” на показ не всего зверя, а только его, так сказать, “характерные части”: голову, лапы, хвост. Эта “экспозиция” не подлежала потреблению в пищу и, соответственно, приобретала другую ценность. А чтобы голову или шкуру животного было удобнее выставлять, ее помещали на специально изготовленную глиняную основу.

“Превращение вспомогательной основы в сам символ… было резким сдвигом, обозначавшим один из важнейших рубежей интеллектуальной истории – появление скульптуры зверя” (А. Д. Столяр).

Изготавливая “основу” для выставления на всеобщее обозрения шкуры своей охотничьей добычи, люди накапливали опыт творческой деятельности, а это уже вполне могло привести к “изобретению” барельефа, к уплощению и уменьшению фигур.

“Раннеориньякский рисунок Homo sapiens, доведенный до уровня логической схемы, заключал собой эту тенденцию… Надо подчеркнуть знаковый схематизм начальной формы. В ней явственно то омервение животного, которое составляет обязательную черту законченного абстрактного образа, скупой и схематичный, как логическая формула, профильный абрис зверя… перерастает в художественный образ” .

Глиняные заготовки под “натуральный макет” были обнаружены в пещерах Базуа и Пеш-Мерль. На эти “холмики” водружались головы и шкуры медведей. Довольно проработанные глиняные скульптуры бизонов можно увидеть в пещере Тюк д’Одубер. В пещерах Бедейяк и Монтеспан (галерея Кастере-Годена) сохранились контурные рисунки на глине, изображающие лошадей (длиной до 74 см) .

Максимально схематичные контуры медведей, оленей и кабанов, выполненные черной или красной охрой на сталагмитах или плафонах пещер Сантимаминье, Чименеас, Нио, дают представление о путях развития профильно-контурного рисунка: схематический контур, обобщенный контур, детализированный контур. Эти контуры заполнялись первыми “масляными красками” (охрой, смешанной с жиром животного, а также его костным мозгом и кровью).

Эти поразительные даже для современного взгляда произведения находятся в наиболее знаменитых пещерах Ляско и Альтамира, украшают гроты Рок де Сер, Фурно-дю-Дьябль.

Сразу же выскажу гипотезу: фрески большого плафона Альтамиры, ротонды Ляско и даже левой галереи Фон-де-Гом выполнены значительно позже, чем, скажем, гравировки мамонтов в Комбарелль, Руфиньяк или изображения охотников в Истюриц. А именно тогда, когда эти пещеры служили святилищами для людей, живущих в долинах и строящих там свои первые города.

Для наиболее полного художественного выражения эти люди использовали рельеф стен пещеры, то есть “наплывы” или трещины, схожие с частями тела животного: таков бизоноподобный сталагмит в Кастильо, так изображены различные животные на плафоне Альтамиры. В рисунках безголовых бизонов или лошадей с “капюшонами” просматривается еще традиция изготовления “натуральных макетов”. В то же время в пещерах Бернифаль и Фон-де-Гом прямо на изображениях мамонтов и бизонов нанесены “чертежи” сооружений, которые могут быть поняты как жилища, что дает нам некоторую отметку во времени. То есть, уже не являясь пещерными жителями, уже строя свои жилища вне скал, люди приходили сюда и рисовали.

Можно предположить, сколь велика была роль древнейшего предметно-образного обобщения в деле прогресса членораздельной речи. Понятно, любому нашему действию обязательно предшествует какое-то мыслительное программирование, составляющее его начало.

“Из бытующих в литературе прямых сопоставлений палеолитических шедевров и памятников сравнительно недавнего творчества как бы само собой следует, что кроманьонец “вообще” мог рисовать, писать красками, ваять и т.п. Но принятие такого мнения было бы грубой ошибкой, ибо оно заведомо преувеличивает фактические достижения палеолита. Рисовать “вообще” – в смысле свободного выбора сюжета и его трактовки – неоантроп совсем не был способен. Он владел опытом традиционной изобразительной передачи лишь считанных, строго определенных тем, и только” .

Эти произведения палеоискусства считаются необыкновенно древними. Радиокарбонные даты: Ляско – 15516 ± 900 лет, Альтамира – 15500 ± 700 лет тому назад. Их сохранность объясняют исключительной прочностью скалы, ведь “любое микроразрушение (даже на сотые доли миллиметра за столетие) бесследно стирает изображение, лежащее на самой поверхности камня или едва углубляющееся своими линиями в него”.

В действительности, видимо, мог существовать древний культ, связанный с пещерами и нарисованными там сценами охоты и в относительно недавнее время. Эти древние верования, возможно, были распространены среди жителей деревень, в пещеры же, служившие святилищами, доступ имели только члены касты жрецов. И в городах еще практиковалась многовековая традиция (то есть, ей было лет триста – пятьсот) экспонирования (выноса для поклонения) “натуральных макетов” определенных животных. Это, например, подтверждает Львиная терраса на острове Делос (около 620 до н.э.). Скульптурные изображения туловищ и лап зверей выполнены умело и детализированно, а “головы” на коротких шеях – предельно упрощенно.

Даже такие произведения, как “Львиные ворота” в Микенах (якобы XIV век до н.э.), ритоны в виде голов льва и быка (якобы XVI век до н.э.), являются “родимыми пятнами” макетного творчества.

Таким образом, натуральный макет относится к эпохе, непосредственно предшествующей крито-микенской культуре и культуре ахейской Греции. Эта эпоха вплотную близка к таким же образам и в искусстве Египта, а иначе не могло быть: за 10 тысяч лет традиция натурального макета умерла бы.

Палеолитическое искусство отличается тем же, чем и детское творчество: подражанием тем или иным образцам при отсутствии строгой школы. Наличие школы предполагает в первую очередь знание элементарных пропорций: ноги у человека должны быть длиннее рук, руки должны сгибаться в локтях на уровне пояса и т.п.; разумеется, то же самое можно сказать и об изображении животных.

Правила изображения людей и животных характеризуют национальные школы. Отсутствие школы определяет “нулевой уровень” художественного развития и соответствует самым простейшим ремеслам. Этот же “нулевой уровень” обнаруживается в изобразительной культуре VIII – IX веков н.э., вполне соответствуя уровню развития живописи и скульптуры, присущему первобытному человеку. Неужели все эти тысячелетия, прошедшие со времен палеолита, не привели ни к какому результату: взрослые люди рисуют, как дети, хотя, надо думать, зарабатывают этим на жизнь!..

Это также хорошо прослеживается на примере развития женского образа. От “Венеры” из Виллендорфа II, проработанной, достаточно натуралистической статуэтки, через упрощенные формы “Венеры” из гротов Гримальди и “комбинированную” антропоморфную (человекообразную) скульптуру с Тразименского озера к стержневидным женским статуэткам со стоянки Геннердорф и “объемной клавиформе” из Дольни-Вестонице.

Затем знаковые изображения людей, женщин и охотников, сочетаются в наскальных композициях с детализированными контурами животных и цветными “дисками”, обозначающими активное действие, как в пещере Пиндаль. Женщины иногда изображаются рядом с животными в виде условного обозначения (так называемые “ориньякские вульвы”), как на гравировках из Ла Ферраси. Такие знаковые рисунки, в том числе “авиаформы” (птицы), привели в дальнейшем к появлению орнамента.

Нельзя также обойти вниманием вопрос о связи искусства и религии. Анализируя искусство древних жителей Франко-Кантабрии, А. Д. Столяр пишет: “Однозначное решение вопроса о соотношении творчества и зачатков религии на этапе их становления дается такими убедительными комплексами, как Регурду, Базуа, Пеш-Мерль и Монтеспан. Они запечатлели органический синкретизм этих начал, можно сказать, во всей его материальной бесспорности”.

Представляется верным взгляд, что люди археологического прошлого не смогли бы, в отличие от современных авторов, провести строгую границу между своим искусством и религией. Слитность, нерасчлененность первобытного сознания была предопределена всем процессом его становления и развития. Одной из характерных черт древней магии, сохранившейся до наших дней, является приобщение к тайнам секты только в детском возрасте (в пещерах найдены множество отпечатков детских рук и ног). Из этих сект, иногда даже управляющих целыми государствами, родилась традиция гностицизма.

“Гностицизм – явление чрезвычайно сложное и, наверное, еще недостаточно глубоко изученное, – пишет Ю. Сандулов в книге “Дьявол. Исторический и культурный феномен”. – И христианство, и гностицизм были формами синтеза значительнейших явлений духовной культуры прошлого… Главное его содержание – в сохранении основного принципа предшествующей религиозности, достигшей в своем развитии состояния надлома. Этот принцип – дуализм” .

Гностицизм представляет собой такую религиозную форму, которая наряду с христианскими мотивами включает в себя элементы зороастризма, иудаизма, ассирийских и египетских культов. Это учение принадлежало к числу тех, которые потенциально могли стать мировой религией. Одна из разновидностей гностицизма, эзотерическое катарство, имела “внешне-христианское одеяние”.

“Странная эта философия, от которой изрядно припахивало серой, состоящая из обрывков наспех усвоенного манихейства, из той тяги к сатанизму, что была в учении катаров, – все это принимаемое в искаженном виде с чужих слов и вряд ли как следует понятое, имело куда больше приверженцев, чем полагали сильные мира сего”, – пишет Ю. Сандулов.

Вот как: начав главу с древнего охотника, который, мыча и потея, делает “скульптуру” из шкуры убитого только что зверя, мы вдруг пришли к тому, что это первобытнейшее искусство отражало религиозные воззрения, наиболее развившиеся в ходе последних двух тысяч лет.